Любовь примеры из литературы, Ответы mtsonline.ru: Пример из русской литературы любви на расстоянии. Проблема разлуки.
Так как любовь самое сильное чувство, то и влияние у нее сильно. У него светлая печаль вызвана безответным сильным чувством. Вторая повесть Платонова — «Джан», про народ под названием джан, которое, как объясняет Платонов, означает «сердце» или «милую жизнь».
Влюблённый всегда ведёт себя странно, он в этой своей страсти может быть жалок, как герой «Записок сумасшедшего» Гоголя, может быть и опасен, как героиня «Леди Макбет Мценского уезда» Лескова, которая ради своей безумной незаконной любви готова убить любого, кто встанет на её пути.
Аффективность любовной речи у той же Цветаевой достигает такого абсолютного пика, но можно вспомнить и такого мастера изображения этой аффектированной любовной речи, как Набоков, который в уста своих героев, будь то «Приглашение на казнь» , «Камера обскура» или «Лолита» , вкладывает горячечный поток сознания, стыдный бред, который одновременно выглядит сверхпоэтично и возвышенно.
Может быть, мы можем обнаружить её у Достоевского — у которого, за вычетом «Бедных людей» , не встречается любовь, к которой не были бы примешаны тёмные, хаотические, иррациональные душевные глубины? Тот вулкан страстей, что мы видим в «Идиоте» , — это и есть мания по-русски? И при этом эта безумная, животная вроде бы страсть оборачивается каким-то духовным опытом и порывом.
Это сильное искушение, которым куётся праведник. Это одна из главных пружин, запускающих сюжет с покушением на убийство отца, с его постепенным сползанием в безумие, в параноидальную атмосферу романа. Вообще, Белому, конечно, это было особенно свойственно.
В «Серебряном голубе» мы сталкиваемся тоже с манией, но другого рода — в линии сектантов, которые хотят, чтобы родился чудодейственный ребёнок. Его деятели сперва вырабатывали некую эмоциональную матрицу, затем занимались жизнетворчеством на основе этой матрицы, а затем ещё и писали высокохудожественные отчёты — как Брюсов в «Огненном ангеле», где он описал свой любовный треугольник с Ниной Петровской и Андреем Белым.
Вот, например, фигура Дон Жуана, у которого мания гиперсексуальности: он занят соблазнением женщин как профессией, это основное содержание его жизни. При этом Дон Жуан бывает очень разный. Он бывает злокозненный, как в известном смысле как у Пушкина, хотя там он становится причиной и собственной гибели. Но существует и другой Дон Жуан: он так же одержим любовной манией, так же готов отдать всего себя красоте и прекрасному, но у Байрона в его поэме это человек не демонический, не злокозненный.
И чаще там соблазняют его, чем соблазняет он сам. Дон Жуана едва ли не больше интересует игра, весь процесс завоевания, чем результат. Завоевав объект страсти, романтический герой неизменно теряет к нему интерес, потому что сам этот объект ничем не интересен.
Она каждый раз заново возникает, но так же быстро и улетучивается. Практически идентичные сюжеты: русский аристократ насильно добивается благосклонности со стороны своей пленницы — простой женщины, которая принадлежит к другой культуре и, очевидно, привлекла его своей экзотичностью. Но после того как она наконец уступает и начинает его любить, ему становится просто скучно с ней.
Ещё очень важна та перемена, которая с темой эроса происходит где-то на рубеже веков, когда он в русской литературе вступает в плодотворный союз с танатосом. Чем дальше, тем больше выясняется, что эротическая любовь таит в себе какие-то зёрна ужасного, зёрна безумия и разрушения. Но его последователей это сочетание уже не отталкивает, а скорее завораживает.
Например, Бунина — будь то «Тёмные аллеи» , «Лёгкое дыхание» или замечательная «Митина любовь», где героиня упрекает Митю, что тот любит только её тело, а не душу, но потом сама уезжает с соблазнившим её режиссёром, таким старым Дон Жуаном.
Митя не в силах этого перенести, как не в силах перенести и обыденности, ужаса плотских отношений, — и Митя стреляется. Этот ракурс в литературе остаётся надолго, насовсем. Я недавно перелистывал ценимый мной роман Фридриха Горенштейна «Чок-Чок» — это, в общем, такой отзыв на «Митину любовь» спустя много-много лет. Там рассказывается про советского мальчика, который переживает несколько очень неудачных эротических эпизодов, и они раз за разом всё настойчивее толкают его куда-то к краю гибели.
Для него это всё не то, это сплошное унижение, разочарование, ужас и непонимание, что после этого опыта делать с самим собой, как на себя самого смотреть. Это утраченная цельность. Но был человек в истории русской литературы, который пытался доказать ровно обратное, — это Василий Розанов.
Он считал, что секс — это высшее, самое прекрасное проявление жизни. Более того, он даже предлагал людям, когда они молоды, не тратить время на учёбу, не идти в школы, институты, а сразу строить семьи, рожать много детей, а потом уже, на склоне лет…. Если уж такой стих найдёт, то можно. Не только Розанов, но и, например, Арцыбашев в своих романах, в первую очередь в «Санине», шокирует и, опять-таки, завораживает публику идеей, что всё это совершенно естественно, стесняться тут нечего, надо просто отдаваться этому порыву.
Женщина должна отдаваться мужчине, и это совершенно не стыдно, никто уважать её от этого меньше не станет. Хотя его же герои раз за разом ведут себя совершенно по-свински.
Все социальные институты были устроены таким образом, что свободная сексуальность мало могла найти себе выражения, особенно со стороны женщины.
Тем не менее попытки её реабилитировать, разумеется, предпринимались и в XIX веке, и тут нельзя не вспомнить роман «Что делать? Вообще-то, это великий роман о любви, хотя его обычно в таком ключе не рассматривают. Там перед нами целая галерея разных видов любви, весь её спектр, который мы обсуждаем.
Вера Павловна вполне гармонично развивается — открывает свою сексуальность, потом её реализует, меняет партнёров — ей это позволено, все остаются друзьями, никто не гибнет хотя Лопухову и приходится создавать такую видимость ради уступки отсталому обществу.
Пока литературные герои пытались это делать, героинь приходилось умерщвлять жестокими способами или ссылать в монастырь, потому что восторги не длятся бесконечно. Любовные отношения подразумевают интеллектуальное родство, общность целей и так далее.
И всё это предложил нам Чернышевский наряду с эросом. Но в эту гармоничную картину верили не все. Например, вопросам любви и эмансипации посвящён «Обрыв» Ивана Гончарова. Там очень хорошо показан жуткий невроз вины и чувство раздвоения, с которыми жил молодой дворянин того времени: сердце его просило любви, но девушка его круга никак не могла ответить на его эротические порывы, ей об этой сфере не было положено ни думать, ни знать.
Её он идеализирует, а одновременно, очевидно, спит с прислугой. И как честный человек, во-первых, не может не чувствовать себя лицемером, во-вторых, просто не находит удовлетворения — в одних отношениях физического, а в других морального и интеллектуального. Гончаров описывает такого мятущегося неврастеника, Райского, который постоянно пытается «развивать» барышень.
Этот глагол — важный эвфемизм для литературы XIX века. Райский под этим подразумевает некое духовное развитие, гражданскую сознательность. Он предлагает Софье проникнуться судьбой нищего мужика и беременной бабы, и совершенно непонятно при этом, чего он от неё толком ожидает. Это становится понятнее, когда он уже в деревне раздумывает, не жениться ли ему на Марфиньке, «способна ли она к дальнейшему развитию или уже дошла до своих геркулесовых столпов?
Крайне неблаговидное поведение. Гончаров не верит во всю эту эмансипированную сексуальность, и обрыв в его романе — прозрачная метафора той самой «погибшей невинности». Когда находится наконец идеальная женщина — благородная, образованная и при этом не фригидная Верочка, её губит своим «развитием» злодей-нигилист. А потом пришёл старомодный, не знающий всех этих глупостей верный Тушин и спас Верочку, увезя её в лес в семейную жизнь.
Розанов постоянно находился между этими двумя полюсами: любви эротической и любви Божьей. Даже в его призывах отдаться природным стремлениям сейчас видится что-то изломанное и декадентское. И дистанция между ним и Арцыбашевым, который говорит — вы все пишете о погубленной невинности, как будто это что-то плохое, — оказывается не так велика.
Возвращаясь на шаг назад: ту гармонию, которую мы неожиданно нашли в романе «Что делать», когда чувства героев друг к другу оказываются продолжением их революционных устремлений, мы в несколько утрированном виде обнаруживаем и в советском производственном романе, где между любовью героев друг к другу и их же любовью к созидательному труду во имя Родины, в общем, нет особой разницы.
То, что потом будет спародировано Сорокиным в «Тридцатой любви Марины», героиня которого переживает настоящую, так сказать, кульминацию чувственных удовольствий в тот момент, когда отказывается наконец от ценностей диссидентского круга и сливается в экстазе с передовицей газеты «Правда». Эротико-коммунистическая утопия, которая тоже как-то преломляется в литературе того времени.
Если ты комсомолка, то должна удовлетворить потребность товарища — такого рода pick up lines были в то время. Кроме того, такой слишком деловой, так сказать, физиологический подход просто не отвечал чаяниям молодых людей, которым хотелось какой-то романтики и эмоциональной теплоты. Приём Романова состоит в том, что он показывает сцену их близости в самом неприглядном виде — она происходит в комнате общежития, где наплёвано и намусорено.
То есть снимает романтический флёр, как и требует его герой, без которого всё это выглядит бесчеловечно и просто мерзко. Этот рассказ вызвал бурное обсуждение, — видимо, у многих к тому времени наболело.
Нумер здесь — и мужчина, и женщина. Кстати, ничего, по-моему, не сказано об однополой любви в «Мы» , хотя, казалось бы, из этого закона следует, что все там равны и можно кому хочешь с кем угодно. И соцреалистических молотобойцев и монтажников-высотников тоже можно увидеть как киборгов неопределённого пола, в которых эротизм тесно связан с энергией мускульного труда и слиянии с машиной.
Экспериментальность и техноутопии — это всё сливается в довольно нервозных текстах о будущем, антиутопических или сатирических, таких как, например, роман Линор Горалик и Сергея Кузнецова «Нет» о будущем порноиндустрии. Насколько я понимаю, авторы и сами сейчас удивляются, насколько всё это сбывается — прочерчиваемые заново запреты и границы, заставляющие пересмотреть этичность моделей потребления эротического контента.
Или, например, в романе Пелевина «iPhuck 10» сексуальное ушло в виртуальную реальность — и это единственная реальность, в которой поскольку люди там делают что-то друг с другом только опосредованно, с помощью виртуальных эмуляций она как бы неподсудна. А вот люди, предающиеся физической близости по старинке, называются там свинюками и могут в любой момент за это пострадать.
Термин предполагает объективирующий взгляд на искусство, сделанное женщиной, или на женщину в искусстве как на объект гетеросексуального желания. Её собственные мысли, чувства и желания при этом не принимаются во внимание. Женский голос мы здесь слышим крайне редко — ну вот вспомнили Цветаеву… Ахматова пишет: «Я научила женщин говорить», — и сама она сказала о чувствах многое, что раньше не было сказано, — но эти голоса на общем маскулинном фоне были не так слышны, как минимум до последнего времени.
Девяносто девять процентов текстов об эротическом влечении — это тексты, в которых авторам приходится догадываться, но чаще игнорировать или не принимать во внимание, что чувствует женщина.
Владислав Ходасевич издевался над Марией Шкапской, замечательной, на мой взгляд, поэтессой, — писал, что к ней «слушатели гинекологического института явились депутацией — благодарить и ободрить». Она писала об эротических переживаниях, но наряду с этим — про аборт, например.
Самый обсуждаемый текст года в русской поэзии — это «Моя вагина» Галины Рымбу, которая увязывает эротическое, опыт насилия и замалчивания, стигматизации однополых отношений — и политическое. Именно вагина, по Рымбу, в конце концов и разрушит весь этот чудовищный патриархальный мир. Поэтому люди придирались к самому слову «вагина» — говорили, что оно «аптечное», что это слово не подходит для поэзии. Так же как эрос, филия спонтанна и естественна: мы видим в человеке родственную душу и испытываем к нему некое расположение; мы не выбираем, должны ли мы переживать его или нет, оно как-то само.
Опять же, у Пифагора филия становится универсальным принципом единения всего со всем: и домочадцев, и друзей, и граждан одного полиса, и богов, и всех живых существ, и всех частей мироздания. Филия — то, что создаёт гармонию космоса. Интересный разворот появляется у Платона в диалоге «Лисид»: филия — это влечение, основанное на чём-то вроде взаимной необходимости или пригодности.
Это отношения между, например, больным и врачом, между нуждающимся и тем, в ком нуждаются. Мы обнаруживаем этот корень и в словах «философия», и «филология», и в обозначениях разных эротических предпочтений — в общем, чрезвычайно многозначный термин. Тем не менее книг, в которых появляется любовь именно в этом понимании, мы можем вспомнить не так много. Где же центр филии в русской литературе? Сокращённо — ЦФРЛ.
Дружба почти всегда кажется проблемной. Вот Обломов и Штольц из романа Гончарова, который мы не раз уже упоминали. Вся история с Ольгой, которая как бы переходит от одного друга по наследству к другому, значительно усложняет весь контур этой дружбы, хотя и не рушит её: на этом месте она уже почти сошла на нет, они практически уже и не общаются в этот момент. Они видятся в последний раз, а Штольц затем воспитывает ребёнка Обломова, отдавая другу долг, дань памяти о любви.
Конечно, это семейное сродство, но оно основано на спокойной взаимной приязни, на разговорах, на общности интересов. Там нет никакой бури и натиска. И в истории русской литературы она часто и регулярно подвергается испытаниям — как, например, самая прославленная дружба в русской литературе — дружба Герцена и Огарёва, клятва на Воробьёвых горах.
Как мы понимаем, у Герцена и Огарёва тоже было очень много любовных треволнений в их дружески-семейном кругу. Мы помним, кстати, что когда в «Москве — Петушках» пьяные попутчики обсуждают в электричке любовь, Веничка начинает говорить: а как же клятва на Воробьёвых горах? Это, конечно, та самая филия в чистом виде. Но вообще здесь мы вспоминаем уже не «Былое и думы» — мы переходим, что называется, в соседний ряд.
В истории литературы, в её биографических обстоятельствах таких сверхважных дружб очень много. От дружбы и сродства в Царскосельском лицее, «Бог помочь вам, друзья мои» и тому подобное… Множество литературных движений рождаются из того, что этим людям очень вместе приятно быть, разговаривать, обсуждать, друг друга дополнять.
Первое, что в голову приходит, — это чинари-обэриуты. Теперь мы можем распространить представление о ней на все гендеры. Что делает дружбу как любовное чувство, объединяющее людей, такой исключительной и возвышенной? Её физиологическое бескорыстие, что ли хотя мы понимаем, что, скажем, в античном мире это не всегда было так. Дружба, как правило, вдохновлена какой-то общей целью или интеллектуальным и душевным сродством.
Но если говорить про Обломова и Штольца — вопрос не в том, что они в конце концов расходятся: скорее удивительно, что они, для начала, сошлись. Они радикально разные люди, и только упорная дружба Штольца заставляет его постоянно пытаться как-то встряхнуть Обломова, перевоспитать его, поставить его на более правильную дорогу.
А в детстве они были похожи друг на друга, оба были любопытными сорванцами, всё делали вместе и только с годами превратились в две совершенно противоположные концепции. Именно детская дружба — очень важная тема для русской классики. И на примерах, которые она описывает, можно увидеть, что дружба — не всегда такое уж прагматичное бестелесное чувство, какой её изображают, противопоставляя любви.
Вот отрывок из «Отрочества» Льва Толстого, где он описывает дружбу хотя и одностороннюю, что характерно Николеньки с Серёжей Ивинским: «Я почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было достаточно для моего счастия; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании; когда мне случалось провести дня три или четыре, не видав его, я начинал скучать, и мне становилось грустно до слёз.
Все мечты мои, во сне и наяву, были о нём: ложась спать, я желал, чтобы он мне приснился; закрывая глаза, я видел его перед собою и лелеял этот призрак, как лучшее наслаждение. Никому в мире я не решился бы поверить этого чувства, так много я дорожил им. Может быть, потому, что ему надоедало чувствовать беспрестанно устремлёнными на него мои беспокойные глаза, или просто, не чувствуя ко мне никакой симпатии, он заметно больше любил играть и говорить с Володей, чем со мною; но я всё-таки был доволен, ничего не желал, ничего не требовал и всем готов был для него пожертвовать.
Кроме страстного влечения, которое он внушал мне, присутствие его возбуждало во мне в не менее сильной степени другое чувство — страх огорчить его, оскорбить чем-нибудь, не понравиться ему». И так далее. Это практически Послание к коринфянам: любовь долготерпит, не превозносится, не гордится, не ищет своего.
И одновременно — просто проявление страсти, причём вполне эротической, вызванной физической красотой этого Серёжи Ивинского, который, как мы узнаём дальше, неприятный и жестокий мальчик. Николенька Иртеньев разочаровывается в нём со временем, и это совпадает с соперничеством за девочку Соню — возникает классический любовный треугольник, и тут уже Николенька рассматривает Серёжу как соперника. Хотя ещё недавно он питал к нему безнадёжную любовь, которую сам мыслил в категориях дружбы.
В принципе, вот эта любовь-дружба — это в девичьем варианте называлось обожание: оно было свойственно закрытым учебным заведениям, да, вот все эти пансионерки, институтки.
Тут важно, что это вполне однонаправленное чувство, которое может быть принято с благосклонностью, однако оно направлено на старшую, на идеал. Оно складывается из восхищения, в том числе физического, и из стремления подражать. Первая попытка создать какое-то интимное пространство между двумя людьми. Понятно, что в головах участников дружба лишена какого-либо романтического ореола, но это на самом деле вещи довольно близкие по духу. Просто партнёром для этих равных отношений чаще может оказаться мужчина, поскольку у женщины образования не хватает, или широты взглядов, или с ней нет общих интересов.
А как речь заходит о женском общении, так сразу — дама приятная и дама приятная во всех отношениях. То есть какие-то заведомо недостойные серьёзного внимания финтифлюшки с присущим им непостоянством и коварством.
Принижающие стереотипы, свойственные мужскому взгляду. Мы в нём находим и сторге, и эрос, и филию в разных пропорциях. Но вот, Юра, вы говорите про Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, а это замечательнейший антипример того, что мы сегодня обсуждаем. Вроде бы их «сам чёрт связал верёвочкой — куда один, туда и другой плетётся», не было двух других таких приятелей во всём Миргороде. Но как только возникает пустяшный пробный камень, как часто у Гоголя, сущий анекдот, эта дружба сменяется полной своей противоположностью.
Они ненавидят друг друга с той же страстью, с которой дружили, просто меняется модуль чувства, которое им было необходимо, чтобы поддерживать своё существование. Это не любовь и не дружба. Она переходит от любви к ненависти и обратно довольно быстро. Мне вообще кажется, что современное понимание детской дружбы очень многим обязано «Гарри Поттеру». Всё это, безусловно, ещё и бесконечный материал для фанфикшна. Может быть, весь фанфикшн с его идеей шипперинга Желание фанатов, чтобы те или иные герои произведений или поп-звёзды вступили в романтические отношения.
Часто присутствует в фанфикшне и фан-арте. Если уж из взрослой советской литературы секс был изгнан, то что говорить о подростковой? Можно вспомнить образцовую советскую книгу о первой любви — «Дикая собака динго»: там присутствует любовный треугольник, тем не менее все чувства, объединяющие героев, — в первую очередь именно товарищеские: они приходят друг другу на выручку, они объединены какими-то общими устремлениями.
Если взять американскую подростковую литературу, мы увидим совершенно другую картину, хотя бы у Сэлинджера: там девочки с Венеры, а мальчики — с Марса, их объединяет только эротическое чувство, которое уж потом может перерасти в дружеское.
Я последний человек, который стал бы цитировать Сергея Михалкова, да, но вот стихотворение:. Мальчик с девочкой дружил, Мальчик дружбой дорожил, Как товарищ, как знакомый, Как приятель он не раз Провожал её до дома До калитки в поздний час. Очень часто с нею вместе Он ходил на стадион, И о ней как о невесте Никогда не думал он. Но родители-мещане Говорили так про них: «Поглядите! К нашей Тане Стал захаживать жених!
Дальше продолжаются шуточки про тили-тили-тесто. Никаких сообщающихся сосудов от дружбы к любви тут не могло быть, в противном случае это эксцесс, как в фильме «А если это любовь? Мне хочется сразу три советских текста вспомнить. Первый — «Как закалялась сталь» Островского, где Павел Корчагин, путешествуя с Ритой Устинович, испытывает к ней безусловное влечение.
Он это впервые ощутил у моста, и вот почему его так волнуют её объятия». Он подавляет в себе это нетоварищеское чувство, они разъезжаются, она даже некоторое время думает, что он погиб, потом они встречаются снова, и между ними происходит примечательный разговор, полный экивоков, намёков и, наконец, прямых вопросов:. Мы все втроём дружим, и трио это пока неразрывно. Тут каждое слово значимо: и «пока», и «дружим», и «большой приятель». Это на самом деле аналог любовного объяснения в куртуазном обществе с помощью «флирта цветов» Игра, в которой участники обмениваются карточками с названиями цветов и короткими репликами, намекающими на романтические отношения.
Получила распространение в России во второй половине XIX века. При этом Павел Корчагин здесь говорит, что ему очень больно это слышать, но он приобрёл больше, чем потерял. Он приобрёл человека, про которого знал, что между ними могло что-то быть, и он искренне рад новой встрече.
В общем, это всё переводится в позитивное созидательное русло. Второй текст — это повесть Веры Пановой «Спутники», которая, по-моему, вся про филию. Здесь показано чувство, возникающее между людьми, когда они спаяны одними обстоятельствами, общим важным делом, опасностью. Это повесть о тех, кто работает в санитарном поезде на фронте, спасает раненых, сам попадает под бомбёжки. Между ними завязываются самые разные отношения, у кого-то любовные, у кого-то любви не получается.
Но их всё равно всех объединяет чувство общности и дружества. Третий, совсем, наверное, радикальный пример — «Молодая гвардия» Фадеева. Ни о какой эротике там речи, конечно, не идёт, но герои этой книги буквально «отдают жизнь за други своя». Это та любовь, которая доходит до самой смерти, до каких-то пределов. Но я бы хотел сказать ещё о важнейших советских текстах, без которых для меня эта тема невозможна. Это Платонов, в чьей прозе разлито ощущение всеобщей любви. Там именно филия как мироощущение.
В «Котловане» , конечно, этого меньше, в «Чевенгуре» больше. Но больше всего, мне кажется, в двух повестях. В «Ювенильном море», где герои, опять же, объединены общим делом: инженер Вермо пытается докопаться до воды, чтобы мясосовхоз давал больше мяса, построить какие-то невероятные машины. Его подруга Босталоева не отвергает его любви, целует его, когда просто он ищет дружеского-любовного поцелуя.
Это там разлито в воздухе. Вторая повесть Платонова — «Джан», про народ под названием джан, которое, как объясняет Платонов, означает «сердце» или «милую жизнь».
Этот народ был в рассеянии, никто даже не знал, существует он ещё или нет. Но он обретает и любовь, и цель в жизни, когда появляется человек, заочно его возлюбивший: главный герой повести Чагатаев становится буквально пастухом этого народа и выводит его на новый уровень, что ли, представленности миру. Их всех там тоже связывают небывалые, не бывающие больше нигде в русской литературе отношения. Перекидывая мостик на много тысяч лет назад, к Пифагору: да, вот эта странная любовь-жалость, любовь-взаимопомощь и становится в мире Платонова объединяющим принципом мироздания.
И люди, и машины, и животные, и неодушевлённые предметы — все заботятся друг о друге и спасают друг друга из космических бездн забвения и небытия.
В отличие от эроса или сторге, агапэ — это осознанный выбор, основанный на почитании, высокой оценке и как бы отдаче себя объекту этой любви. Это может быть и любовь к Богу, и забота о ближнем, так или иначе, это самоотречение и самопожертвование. И ещё одно отличие от предыдущих терминов — в греческой классике это не самое важное понятие, оно появляется и сразу выходит на первый план в греческом тексте Евангелия.
Именно как любовь-служение, любовь-милость или любовь-жертва. Когда Лёва говорил «положить жизнь свою за други своя» — это буквально цитата из Евангелия, воплощение агапэ, почему я и возразила. Евангелие учит выражать любовь к Богу через служение ближнему. Христианской любви присуща жертвенность, самоотречение и так далее — смотри Послание апостола Павла к коринфянам.
Примеры такой любви нам дают все русские классики — и Достоевский, и Толстой, и даже писатели Серебряного века. Просто она модифицируется со временем, но когда мы видим какое-то служение идеалу, например культ Прекрасной Дамы, — это она и есть.
Потому что Прекрасная Дама связана с идеей вечной женственности, софийности. Всё это уходит в соловьёвские Владимир Сергеевич Соловьёв — — философ, публицист. После защиты диссертации в году уехал в путешествие по Англии, Франции, Италии и Египту. В году переехал в Санкт-Петербург, где сблизился с Достоевским. Получил степень доктора философии за диссертацию «Критика отвлечённых начал». Соловьёв занимался развитием идеи всеединства сущего, ввёл концепцию Софии — Души Мира, выступал за объединение всех христианских конфессий.
Соловьёв значительно повлиял на религиозную философию Николая Бердяева, Сергея Булгакова, Павла Флоренского и всю культуру Серебряного века. Направлено на самораскрытие духовных сил человека и познание духовных сил Вселенной. В антропософском движении в е годы активно участвовали Андрей Белый и Максимиллиан Волошин. Человек не сомневается в силе своих чувств к идеалу, но уже сильно сомневается, верно ли он выбрал идеал, Богу он служит или дьяволу.
Например, московские символисты просто заочно влюблены в Любовь Менделееву, понимая, что это и есть та самая Прекрасная Дама, о которой пишет Блок. И дальше реальная встреча с Любовью Менделеевой влечёт самые разные коллизии. За этой жертвенностью мне всегда хочется разглядеть что-то эгоистичное.
У Достоевского трактовка любви как спасения другого человека из бездны, как спасение самого себя встречается постоянно. Например, Соня Мармеладова следует за Раскольниковым в Сибирь, спасая таким образом Раскольникова и в том числе себя…. Они оба должны пойти в Сибирь: по Достоевскому, конечно, они должны были пройти через это горнило оба. Он описывает некоторые экстремумы.
Мы видим семейство Карамазовых, всё там влюблённое в Грушеньку, мотивы у них очень полярные — от сильнейшего эротического чувства, которое им всем свойственно, которое уродливо и комично выглядит в случае старика Карамазова, который оставляет для Грушеньки пакет с деньгами, с незабвенной надписью «Грушеньке, если она…». Вот, и у Мити Карамазова эта любовь начиналась тоже вполне эротическим образом — с «изгиба», ради которого можно жизнь отдать.
Но в горниле его душевных метаний эта любовь преображается в такое совершенно христианское чувство, в стремление к идеалу, в путь спасения. И сама Грушенька мечется между теми же полюсами: то ли она хочет соблазнить праведника Алёшу Карамазова, то ли, наоборот, последовать за ним как ученица. Но есть, наверное, и более компромиссные варианты.
Где мы можем увидеть эту жертвенную любовь в более приземлённом и менее экстремальном виде? Это Николай Лесков. Он вообще очень гибридный и интересный, в частности этим, писатель: в «Леди Макбет Мценского уезда» он разбирает историю страсти почти с точки зрения криминалистики, который он был не чужд. Эта история поддаётся трактовкам в самых что ни на есть современных психиатрических терминах. Но одновременно у Лескова есть не одна история идеальных любовных отношений, которые он как бы пытается нащупать и описать.
Его женским идеалом можно назвать протопопицу Наталью из «Соборян» , которая посвящает всю свою жизнь служению мужу, и при этом она не какая-то постная ханжа, она и кокетка. Хотя христианская любовь предполагает плодиться и размножаться, но в мире Лескова это такая идеальная субстанция, едва ли возможная в реальной жизни, и потому детьми идеальная любовь не награждается. Она как будто уже на небесах происходит.
Но если брать другие примеры, можно вспомнить, скажем, «Очарованного странника», где любви много и она часто выглядит как наваждение. Мы недавно обсуждали с Майей Кучерской, что Лесков был во многих смыслах предтечей модернистов. Так вот, любовь его главного героя Ивана Флягина, героя «Очарованного странника», к цыганке Груше — уже практически служение прекрасной даме.
Он полюбил её потому, что она «красота, природы совершенство», ему в сердце ударило, то есть ни о какой филии, ни о какой дружбе тут говорить не приходится. Но дальше он перерабатывает это чувство в совершенное самопожертвование, вплоть до того, что он убивает её по её просьбе, рискуя бессмертием собственной души.
Например, об идеальной, бестелесной, ангельской любви у него повесть «Несмертельный Голован». Это повесть из «цикла о праведниках», где у главного героя, обладающего фантастической силой, всегда помогающего другим людям, живущего абсолютно праведной жизнью, есть сожительница, которую знакомые снисходительно именуют «Голованов грех». Все понимают: человек не без греха, живёт с женщиной по имени Павла, живёт и живёт, ладно. И только после смерти Голована рассказчик беседует со своей бабушкой, которой история известна полностью: « Бабушка мне рассказала, как отец Пётр незадолго перед своей кончиною говорил ей, какие люди на Руси бывают неимоверные и что покойный Голован был девственник».
Выясняется, что эта Павла действительно была любовью всей его жизни. Она была отдана замуж за другого и после того, как её муж бежал, пришла к Головану жить, потому что ей больше было некуда голову приклонить. Голован, так сказать, не решился перешагнуть через святость уже свершившегося брака.
Но и даже это не было последним соображением:. Они знали, что муж Павлы жив, и даже встретили его во время каких-то своих странствий.
Но кроме того, говорит бабушка, «есть счастье праведное, есть счастье грешное. Праведное ни через кого не переступит, а грешное всё перешагнёт. Они же первое возлюбили паче последнего». А в моём любимом лесковском рассказе «Запечатлённый ангел» рассказывается, на какие жертвы готовы пойти буквально все из артели староверов-ремесленников. Они мечтают возвратить себе отнятую у них икону, образ ангела, и ради этого они готовы идти на преступления, на подлог, на оговор самих себя, в общем, на всё что угодно.
И эта любовь к иконе — здесь, конечно, та самая агапэ. Как и те отношения, которые связывают их между собой. Жил на свете рыцарь бедный, Молчаливый и простой, С виду сумрачный и бледный, Духом смелый и прямой.
Он имел одно виденье, Непостижное уму, И глубоко впечатленье В сердце врезалось ему. Это следование за идеалом, за, возможно, привидевшейся мечтой, за чем-то принадлежащим граду Божьему, ради чего можно отвергнуть град земной. Где эта модель в русской литературе?
И вот рыцарь, не добившись любви своей дамы, отправился сублимировать свою любовь в Палестину, отвоёвывая Гроб Господень. После этого рыцарь Тогенбург посвящает всю свою жизнь этой любви:. Время годы уводило… Для него ж одно: Ждать, как ждал он, чтоб у милой Стукнуло окно;. Чтоб прекрасная явилась; Чтоб от вышины В тихий дол лицом склонилась, Ангел тишины.
Lumen coeli, sancta Rosa «Свет небес, Святая Роза». Обращение к Деве Марии; судя по всему, авторский текст Пушкина. Речь о Богоматери.
Там «отвергла Амалья баронову руку», и с тех пор. Наградой героям служит покой, которого они были лишены в земной жизни. Любовь - это весь мир, это мы сами. Бог создал нас из любви, и теперь она - наша составляющая. Поэтому она должна повлиять на нас, как на героев данных произведений, только с хорошей стороны. Я понимаю слово "любовь" как исключительное доверие и готовность отдать всё, что у тебя есть, за любимого и родного человека.
Любовь должна быть превыше всего, даже собственной жизни. И я думаю, что она должна влиять на человека только с хорошей стороны, но бывает и такие моменты, что любовь бывает не взаимной и человек опускает руки. Давайте рассмотрим примеры из произведений художественной литературы. Пушкина почти все творчество занимает тема любви. Когда Пушкин писал о любви, его душа расцветала, он хотел творить все больше и больше.
В стихотворении: «Я вас любил…» у поэта тревожное чувство, любовь ещё не остыла, она живёт в нём. У него светлая печаль вызвана безответным сильным чувством. Он признаётся любимой: Я вас любил безмолвно, безнадёжно, То робостью, то ревностью томим… Благородство его чувств, которые окрашены светлой и тонкой грустью, выражено просто и тепло.
Вот истинная сила любви, которая противостоит суете, равнодушию, серости! Часто человек под влиянием способен изменить даже свою жизнь. Гончарова «Обломов», под влиянием любви к Ольге Ильинской отказался от многих своих привычек.
Но Ольга же не оценила его старания, она испытывает разочарование и бросает Обломова. Взаимного развития их отношений не сложилось, потому что желание прозябать «переползая из одного дня в другой», для Ильи оказалось сильнее. Сила любви должна пробуждать в нас только хорошее и светлое. Мы должна бороться за свою любовь и оценить всепоглощающую любовь и открыть в себе новые качества души и новые душевные стремления, чтобы вместе с чувством любви в нас рождалась так же доброта, милосердие.
Афанасьева Евдокия Васильевна Как влияет на человека любовь? Любовь — это огромная сила и энергия, которая движет жизнью. Мы живем любовью, дышим ею. Полюбив , мы часто меняемся, и в большинстве случаев в хорошую сторону. Ради нашей любви мы готовы идти на все. В художественной литературе есть немало примеров, в которых люди, под влиянием любви изменились, изменили свою жизнь. Хочется вспомнить роман А. Пушкина "Капитанская дочка". В романе говорится о драматических событиях, которые произошли в х годах18 века, когда недовольство крестьян и жителей окраин России вылилось в войну под предводительством Емельяна Пугачева.
Любовная история Петра Гринева и Маши Мироновой продолжается на всем протяжении романа. Сначала Петр отнесся к Маше равнодушно, потому что Швабрин описал ее "совершенною дурочкою". Но после того как Петр знакомится с ней поближе, он понимает, что она "благородна и чувствительна". Он влюбляется в нее, и она тоже отвечает ему взаимностью.
Гринев очень сильно любит Машу и ради нее готов на многое. Он доказывает это не один раз. Когда Швабрин унижает Машу, Гринев ссорится с ним и даже стреляется. Когда перед Петром стоит выбор: подчиниться решению генерала и остаться в осажденном городе или откликнуться на отчаянный крик Маши , то Гринев уезжает из Оренбурга, чтобы спасти ее. Во время суда, рискуя жизнью, он не считает возможным назвать имя Маши, боясь, что она будет подвергнута допросу.
Но и любовь Маши к Гриневу глубока. Она не хочет выходить за него замуж без родительского согласия, думает, что в противном случае у Петра не будет счастья. Из робкой "трусихи" она, перерождается в решительную и стойкую героиню, сумевшую добиться справедливости. Она едет ко двору императрицы, чтобы спасти своего возлюбленного, отстоять свое право на счастье. Маша смогла доказать невиновность Гринева.
Таким образом Маша спасет Гринева от гибели и ссылки так же, как он спас ее от гибели. Чувство любви переполняет Григория Мелехова в романе М. Шолохова «Тихий Дон». Чувство к Аксинье становится судьбоносным. Оно поддерживает Григория в годы гражданской войны, согревает и даёт смысл жить. Ради любви он совершает подвиги, преодолевает невыносимые испытания. Любовь поддерживает в нём веру в то, что человеческое начало выше над животным. Сила любви преображает саму Аксинью.
Она наполняется новой красотой, уверенностью. Любовь этой волевой женщины уподобляется весеннему ландышу, потому что в своём чувстве Аксинья подобно цветку раскрывает свои лучшие качества. Но сила запретной любви оборачивается трагедией. Такая любовь не принесёт человеку счастья. Именно так произошло в отношениях Григория и Аксиньи. Роковой выстрел лишил Григория единственного смысла жизни.
Отныне его поддерживает лишь сила любви к сыну. Таким образом мы видим, что под влиянием любви люди способны на многое. Они идут на жертвы, они противостоят устоям жизни и они берегут свою священную любовь. Любовь — это чувство которое движет всем миром.
Когда мы любим и эта любовь взаимна, то мы расцветаем, радуемся каждому дню, смотрим мир другими глазами. Любовь — это чувство которое полностью меняет человека. Как влияет любовь на человека? В произведениях мировой художественной литературы есть много примеров влияния любви на людей.
Рассмотрим некоторые из них. Ярким примером такой проблемы является повесть Н. Гоголя «Тарас Бульба». Бульба считал, что только тогда воспитание Остапа и Андрия может быть завершенным, когда они познают боевую пре мудрость и станут его достой ными наследниками.
Однако его младший сын Андрий изменил убеждениям отца. Он влюбляется в прекрасную польку, когда воевал с поляками. Ради любви прекрасной польки Андрий отрекается от родины, родных, товарищей, добровольно переходит на сторону своего врага.
Любовь повлияла на Андрия так сильно, что он понесся в бой про тив своего отца, брата, прежних друзей, своих земляков. И в конце его постигает позорная смерть от рук своего отца. Он не стал тем сыном, которым бы гордился его отец, он не выполнил свой долг перед своей родиной.
В произведении «Преступление и наказание» Ф.
