Есенин сучий сын, «Сукин сын» С. Есенин
Не забывает поэт и об описаниях природы и сравнение с ней своих переживаний. Клейнер, В. А Серёга…Эх, не умею я объяснить…Сдохнет он там, понимаете. Ты сегодня встал с тяжёлого похмелья, Тебе кажется - из гроба легче встать Синий взгляд тоской - убийственной измок
Красным, белым и […] Эх, одиночество круглое! Не посулю никому!
А ведь, бывало, охотно Шла ты ко […] Я на сверкнувший гре бень горный Взлечу уверенно с тобой. Терплю напраслину и выслана за взятки. Ты […] Нет дня, чтоб я не думал о тебе Нет дня, чтоб я не думал о тебе, Нет часа, чтоб тебя я не желал.
Проклятие невидящей судьбе, Мудрец сказал, […] И березы в белом плачут по лесам. Кто погиб здесь? Уж […] Гляну в поле, гляну в небо- Гляну в поле, гляну в небо- И в полях и в небе рай.
Снова тонет в копнах хлеба Незапаханный мой […] ОСЕНЬ И снова, как в милые годы тоски, чистоты и чудес, глядится в безвольные воды румяный редеющий лес. Простая, как Божье […] Весенние мысли Снова птицы летят издалека К берегам, расторгающим лед, Солнце теплое ходит высоко И душистого ландыша ждет. Снова в сердце ничем […] В грудь забыли Вставить сердце. И оставили ненужной В сумрачном углу.
Я, как сломанная кукла, Только […] Придут забывшие тебя — Былое вспомнить вдруг — Что годы […] Что годы Быстро так […] Ты призрак дорогой… бледнеющий… […] Но вышла за Есенина, а Ганин стал свидетелем на свадьбе. Жизнь молодоженов началась со скандала.
И скандалом закончилась. Супруги постоянно ссорились, даже дрались, однажды даже выкинули в окно свадебные кольца, правда, потом нашли. Слава Есенина росла, добавив ему поклонников и собутыльников. Кроме того, проблем добавляло и общение поэта с Анатолием Мариенгофом, ненавидевшим Зинаиду и старавшемся увести Есенина из дома.
После рождения дочери Тани жизнь стала еще тяжелее. Зинаида стала работать в Наркомроде, уехала в Москву, а Есенин все так же пил и кутил в Петербурге. Пара разошлась в году, тогда Зинаида была беременной, но не сказала бывшему мужу. В Москве она родила сына, мальчик был с темными волосами, поэтому Есенин ребенка не признал, сказав, что в его семье все русые.
Зинаида встретила нового мужа, Мейерхольда, когда поступила на учебу в высшие женские курсы. Разница в возрасте составила 20 лет, но он был влюблен без памяти. И ради Зины оставил прежнюю семью, основал театр, в котором Зинаида стала примой. А Есенин, пережив кучу связей, пытался снова сблизиться с Зинаидой, но после нескольких тайных встреч она его отвергла….
Богема того времени — это театр. Все крутилось вокруг него и в нем. Есенин часто бывал за кулисами, дружил с известными актерами и актрисами. Более того, Зинаида Райх ведь стала актрисой, и еще одна пассия — Августа Миклашевская… Айседора Дункан также часто выступала на театральных подмостках. Рассказывают истории о том, как Есенин распивал спиртное в «святилище музы». Например, однажды он проник за кулисы Малого театра, зашел в гримерку со Всеволодом Ивановым, и они стали пить вино. Когда кончился спектакль, одна из актрис обнаружила у себя в гримерке вусмерть пьяных сочинителей.
Попытки выпроводить пьяниц ни к чему не привели, пришлось вызвать милицию. Есенин немного отрезвел, узрев перед собой милиционера и попытался убежать. По пути оказывал сопротивление преследователям, но в итоге его скрутили и доставили в кабинет директора театра. Там милиционер составил протокол и вывел скандалистов, запретив им впредь показываться в театре в непристойном виде.
А вообще поэт никогда не дружил с представителями правоохранительных органов, более того, боялся их. Как только видел милиционеров, сразу старался сбежать. В этом он не раз признавался своим друзьям. В столице приметы Есенина знал любой сотрудник органов, жизнь поэта была под особым контролем. В заведениях, где особенно часто появлялся Есенин, постоянно находились милиционеры в штатском.
Скандальные выходки пьяного поэта обычно заканчивались очередным приводом в ближайшее отделение. Большинство отделов уже были знакомы скандалисту, однако до судебных дел пьяные заварушки обычно не доходили.
Есенина выручали его слава и полезные связи в нужных кругах. Другие известные поэты того времени, конечно, были конкурентами Он душу выплеснул в слова. Порой приходит необъяснимая грусть перед очарованием природы и ее вечной тайны, которую нам не дано разгадать.
И часто в такие минуты мы обращаемся к поэзии Есенина, нашедшей отражение в творчестве композиторов. Оставил стихи, в каждой строчке которых звучит музыка, где «дышит глубоко нежностью пропитанное слово». Петербургская весна поэта …В начале марта года синеглазый, худощавый, русоголовый Сергей Есенин сошел с поезда на Николаевском вокзале в Петербурге Сергей Есенин - Письмо к женщине читает Александр Поздняков.
Лекторий Dостоевский. Вы помните,. Вы всё, конечно, помните,. Как я стоял,. Приблизившись к стене,. Взволнованно ходили вы по комнате. И что-то резкое. В лицо бросали мне. Вы говорили:. Нам пора расстаться,. Что вас измучила. Моя шальная жизнь,. Что вам пора за дело приниматься,. А мой удел —.
Катиться дальше, вниз. Меня вы не любили. Не знали вы, что в сонмище людском. Я был как лошадь, загнанная в мыле,.
Пришпоренная смелым ездоком. Не знали вы,. Что я в сплошном дыму,. В развороченном бурей быте. С того и мучаюсь, что не пойму —. Куда несет нас рок событий. Лицом к лицу. Лица не увидать. Большое видится на расстоянье. Когда кипит морская гладь —. Корабль в плачевном состоянье.
Земля — корабль! Но кто-то вдруг. За новой жизнью, новой славой. В прямую гущу бурь и вьюг. Ее направил величаво. Ну кто ж из нас на палубе большой.
Не падал, не блевал и не ругался? Их мало, с опытной душой,. Кто крепким в качке оставался. Тогда и я,. Под дикий шум,. Но зрело знающий работу,. Спустился в корабельный трюм,. Чтоб не смотреть людскую рвоту. Тот трюм был —. Русским кабаком. И я склонился над стаканом,. Чтоб, не страдая ни о ком,. Себя сгубить. В угаре пьяном. Я мучил вас,. У вас была тоска. В глазах усталых:. Что я пред вами напоказ. Себя растрачивал в скандалах. Но вы не знали,. Что в сплошном дыму,.
С того и мучаюсь,. Что не пойму,. Куда несет нас рок событий…. Теперь года прошли. Я в возрасте ином. До одного, вернее до одной, причастной к этому, он сегодня уже добрался. Доберется и до остальных. Не он, так его сын. Этот хмырь тоже своё получит. Васильеву стало неуютно под леденящим взглядом Ермакова.
Не зря получил Петр Захарович своё прозвище «товарищ маузер». Его глаза, холодные и мрачные, как дула наганов, заставляли трепетать и не таких трусов, как Васильев. Тот же просто прирос ногами к полу и весь похолодел. Я недавно женился. Жена — племянница секретаря обкома, - ещё более поражаясь неуместным вопросам, пробормотал Васильев. Так в чём же Хлыстов перешёл тебе дорогу? Кулацкий, говоришь, поэт?
А ты сам его читал? Догадка настолько понравилась Ермакову, что он мысленно пожал се-бе самому руку. Васильев от страха едва не лишился чувств. Твердая почва под ногами превращалась в вязкое Филькино болото, в котором он чуть было не утонул в детстве, потянувшись за заброшенным туда одноклассниками портфелем. В классе Васильева откровенно не любили. Он был отличником и часто доносил директору не только о шалостях и проказах школьников, но и об ошибках учителей.
Сейчас он в ужасе разглядывал ботинок Ермакова, испачканный в чём-то ржаво красном, дрожал крупной дрожью и не мог произнести ни единого связного слова. Вы решили, что Ермаков полный идиот. Вы хотели, чтобы я упек или поставил к стенке за хорошую поэзию. Я, в отличие от некоторых, Есенина читал. Ничего кулацкого не нашел.
Он мысленно свернул Васильеву шею уже в десятый раз. Если бы ты пришел и сказал мне, что слесарь Хлыстов распевает частушки антисоветского содержания, я бы принял твой донос к сведению. Но Есенин — это уже перебор. Ваша цель не Хлыстов, а Есенин.
Есенин — это Россия. А жиды хотят эту Россию истребить. А ты им помогаешь, придурок. Васильев ожил. Ты хоть знаешь, где я тогда был?
Моя фамилия Ермаков! Вот этими руками я прикончил Николашку! Если Царя не пожалел, то неужели ты думаешь, что тебя пожалею? Отец о вас говорил много хорошего, - Васильев закивал головой, как китайский болванчик.
Он никогда, - затрясся Васильев, - Я сам прочёл «Злые заметки» Бухарина о борьбе с есенинщиной и сделал выводы… Лицо Ермакова расплылось в широкой улыбке, не предвещающей ни-чего хорошего. А заодно и Троцкий. А заодно и Рубин.
Васильев лишился чувств и хлопнулся с табуретки. В это время в дверь просунулся Ваганов. Я на него даже не чихнул. Ты погодь за дверью. Только далеко не уходи, я минут за пятнадцать закончу. Он плеснул Васильеву в лицо воду из графина, потом легонько посту-чал по щекам, а когда тот очнулся, вновь посадил на табуретку. Он страха он описался. Сейчас он мне напишет, что его отец марсианский шпион, а мать — эфиопская зеленая макака, - подумал Ермаков, а вслух сказал: - Подписку или там расписку.
Свои донесения стану подписывать кличкой…», - Ермаков замялся. Ермаков уставился прямо в его мокрую ширинку. Он Серёжа, а ты засранец. Так и пиши: «Свои донесения буду подписывать кличкой Засранец».
Васильев послушно написал, что сказано, и протянул листок Ермакову. Иди уже, некогда тут с тобой, работы много. Он вынул из ящика стола наган и демонстративно сунул в карман. Пьянку заканчивали дома у Ермакова поздним вечером. Выпито было предостаточно. После третьей бутылки у Петра Захаровича наступило полное прояснение сознания, как всегда бывало между третьей и пятой бутылками, а Ваганов, наоборот, вырубился и захрапел.
Уложив товарища на свой диван, и заботливо укрыв пледом, Ермаков неслышно вышел из дома и направился к мединституту. В здании института не горело ни одного окна, но окошко сторожки све-тилось.
На этот свет и двинул Ермаков. Дверь оказалась не запертой. На сте-не висела гитара, а хозяин был занят приготовлением ужина. Варил на керосинке картошку. Это был долговязый по виду деревенский мужик лет ти в грязном тулупчике в заплатах на самом видном месте. Как- то не вязалась подобная внешность с высшим историческим образованием. Он не рискнул назвать этому человеку свою одиозную фамилию.
У меня к тебе разговор. А вот дверь ты зря не запира-ешь. На плохо выбритом лице мелькнула бледная улыбка, - Ну раз не за мной, садитесь, картошки поедим. Ермаков не стал отказываться. Только что он выпил три бутылки водки без закуски и теперь желудок требовал пищи.
Я пока заткнул его. Но он мог не одному мне на тебя стукнуть, - Ермаков раз-вязал котомку, вынул шматок сала и бутылку водки, - Давай, земляк.
Ты вер-хисетский? Даже в Питере, - охотно отве-тил Хлыстов, но стакан отодвинул. Бросил пить… с кем попало, - резко заметил Хлыстов. Зачем бы я тогда стал говорить, что работаю в органах? Васильев, небось, не сказал, что работает сексотом в НКВД. Он, гадёныш, изобразил интерес к творчеству и жизни Есенина. Ведь так? Такой милый молодой человек… - Сдал тебя с потрохами. Нажми я не него посильнее, он родного отца сдал бы. Только мне его отец на хер не нужен. Мне Рубин нужен, и я его по-лучу.
Но я не о том хотел говорить. Вот что, - Ермаков смущался, чего за ним никогда не водилось, точно так же он смущался перед Анютой, душу которой никак не мог понять, - Я дам тебе адрес в Алапаевске. Поезжай, поживи там пока. Городишка заброшенный, дом частный, огород. Стал бы я ноги топтать, каждого обходить, кор-мить да поить.
Они сами придут, сами напоят, сами же спасибо скажут. Чудак ты человек! Дверь у тебя нараспашку, а душа на замке! Я может тоже рус-ский! Я может тоже… Тоже Есенина люблю. Слова эти, столь непривычные для чекиста, дались Ермакову с трудом.
Мешал какой-то комок в горле. Вспомнилась почему-то убитая Войковым со-бачонка и нежная протяжная анютина песня: «Не бродить, не мять в кустах багряных…» Хлыстов взял стакан, и они молча выпили. Лед между ними растаял. Хлыстов оказался земляком Есенина, так же в своё время учившимся в университете Шанявского. Только его страстью была не поэзия, а история.
Получилось, что оба направились в году в Питер, только Есенин всей душой стремился к Блоку, а кумиром Виталия Хлыстова был Мережковский. Именно здесь, у Мережковского, и состоялась первая встреча земляков.
Его кумир оказался низкорослым человечком, в дорогих ботинках с толстой по-дошвой, очевидно чтобы скрыть недостаток роста. Салон был полон велико-светских дам и кавалеров, среди которых блистала несравненная Зинаида Гиппиус, жена Мережковского. Его исторические труды я це-ню выше, чем Карамзина и Костомарова. Хотел бы автограф. Вы это поймете, посетив мои лекции. Великодушный Дмитрий Сергеевич помог своему юному поклоннику из провинции найти в Питере квартиру, частные уроки.
Хлыстов писал дис-сертационную работу о царевиче Алексее Петровиче. В этой работе диссер-тант доказывал, что никакого заговора относительно Петра его сын не вына-шивал и к власти не стремился. Алексей пал жертвой придворных интриг, возглавляемых Екатериной и ее любовником Меньшиковым.
Петр же был параноиком, патологически жестоким человеком с нездоровой психикой. В небольшой зарисовке Хлыстов открывал читателю картину страшных пыток, когда Алексея Петровича, привязанного к дыбе, стегали по спине окровавленной плеткой. Мать его Авдотьюшка царица Евдокия, силком по-стриженная в монахини под именем Елена в соседнем каземате слышала его стоны, рвалась к нему, кричала, а когда на крик не хватало сил, выла и скулила, как собачонка по своему щенку.
При чтении от волнения у самого Хлыстова навернулись слезы, а Мережковский снисходительно, но по-доброму улыбнулся. Вы поэт.
Вы слишком уж сгустили краски. Петр у вас такой злодей, мясник да маньяк, что просто жуть берет. Зине понра-вилось ваше описание казни Кикина и прочих участников несуществующего заговора.
Говорит, художественно написано, сильно. Вы бы почитали на на-шем вечере. Признайтесь, любите Достоевского? Хлыстов смутился, как влюбленный юноша. Да и потом, вы поселились рядышком с его домом, сняли комнатку под самым чердаком, как у Раскольникова. А ваш любимый герой наверняка Алеша Карамазов, - предположил, шутя, Мереж-ковский. Ставрогин, - возразил Хлыстов. Не знаешь, чего от вас ожидать, - усмехнулся Мережковский, - Жду вас сегодня вечером, непременно.
Вам будет интерес-но. Вы ведь, кажется, рязанский?
Хлыстов недовольно кивнул. Много сил и денег потратил он на то, что-бы выглядеть коренным петербуржцем. Одет он был несколько небрежно, с видом человека, у которого нет времени следить за модой. Он весьма гордился тем, что сам зарабатывает на свое содержание, не получая денежной помощи от родителей. Напоминание о провинциальном происхождении не порадовало его, и Мережковский это заметил.
Есенин его фамилия. Так мне интересно, что вы о нем скажете, господин Раскольников. То бишь, Хлыстов, - рассмеялся он намеренной оговорке, которая, он знал, Хлы-стову понравится. Вечер Гиппиус и Мережковского был уже запущен на полную мощ-ность, когда Хлыстов вошел в салон. А вот господин Есенин уже здесь. На импровизированной сцене стоял мужик в красной шелковой руба-хе, подпоясанной золотистым шнурком, и читал что-то приторно-слащавым голоском. Это был детина лет тридцати с лишком, с редкими промасленны-ми волосами и бородкой клинышком.
При всем желании невозможно было понять про что, собственно, шла речь в его стихах, настолько все было вычурно и стилизованно под народность. Хлыстов решил, что это и есть Есенин. Фу, какая пакость, - думал он, - Экая ведь помесь Игната Лебядкина со Смердяковым. Да ещё и стилизованная под Распутина.
Хлыстов нарочито повернулся спиной и заговорил о чем-то с приятелем. Когда он вновь развернулся к сцене, там стояло уже двое. К первому мужику присоединился совсем молоденький голубоглазый парень, в рубахе под цвет глаз и с копной непослушных золотых волос. Они вдвоем пели под гармошку какие-то похабные частушки. Возможно, это его сын, либо племянник, - подумал Хлыстов, разглядывая его валенки, - Как это он посмел явиться к самой Гиппиус в валенках?
Все действие ему откровенно не нравилось. Присутствующие громко переговаривались, жевали, разносили напитки.
Сам Хлыстов считал себя человеком окончательно городским, готовящим себя к научной карьере. О своем деревенском прошлом он вспоминать не любил, о родном селе Кузьминское не тосковал. Но такое откровенное издевательство над деревней покоробило даже его. Эти праздные люди жили, ели, пили за счёт деревенских мужиков и смзщдддддддддддддддддддддддддддддддддддддддддддддели представлять из них скоморохов.
Светловолосого паренька Хлыстову стало даже жаль. Так он был здесь не к месту и не ко времени. Это все равно, что судить о петербуржском обществе, скажем, по салону Юсуповых. А еще он приравнял вас к Фелюше Юсупову.
А между тем он ваш земляк. Из какой вы деревни, Роденька? Вы опять спутали меня с Раскольниковым, меня крестили Виталием, - он решительно не мог сердиться на Мережковского, хотя прежнее восхищение им прошло. Это же совсем рядом с нами. Я из Константиново. Есе-нин моя фамилия. Он с такой детской радостью протянул Хлыстову руку, что просто не-возможно было её не пожать.
Виталий прочитал в Есенинских глазах, как ему тесно и одиноко в Питере и как он тоскует по родному Константинову. Так, значит, Есенин — это вы.
А я, было, подумал…- он кивнул на мужика в красной рубахе. А вам, если хотите, дам почитать. Он достал тетрадочку в сафьяновом переплёте исписанную мелким, аккуратным почерком.
Хлыстов, в свою очередь протянул свою рукопись, на том и разошлись Есенинские стихи подействовали на Хлыстова как летняя гроза на пере-сохшую почву. Он плакал над некоторыми строками. На другой день он пошёл возвращать рукопись, над которой про-сидел всю ночь, точно пьяница над бутылкой. Мир перевернулся. То, к чему он стремился: научная карьера в Питере, удачные знакомства, протекции — все это показалось Хлыстову сооружением из бумаги.
Вот она жизнь! Вот это — настоящее! Есенин жил на квартире у Сергея Городецкого, поэта и собирателя на-родного фольклора. Хлыстов заметил про себя, что приехать в Питер, к Горо-децкому все равно, что не выезжать из деревни. Здесь был настоящий культ деревенской избы и целый музей народных промыслов. Есенин, даже в го-родском костюме, казался экспонатом этого музея. Хлыстов долго благодарил поэта и жал ему руку.
Городецкого не было дома. Даже чашки и самовар у Городецкого были с деревенскими узорами. Они говорили о зарисовках Хлыстова, о том, что неплохо бы ему стать не историком, а прозаиком. А вы давно из Кузьминского? Виталий был пятым, самым младшим сыном в семье, ещё в семье было три дочери. Его считали уродом, никакой привязанности к земле он не чувствовал, а вместо работ в поле предпочитал, забившись в уголочек, читать либо Достоевского, либо Мережковского, делая какие то пометки.
Его снача-ла били смертным боем, потом отступились, смирились с его негодностью к сельской жизни и послали учиться в Москву.
Семья была зажиточной, но Ви-талий отказался от всякой денежной помощи и устроился рубщиком мяса в мясную лавку. Позже он удивил родных тем, что стал уже совладельцем этой лавочки. Он имел редкостный талант буквально влюблять в себя людей, осо-бенно женщин, но не только женщин. Причем, он ни перед кем не заиски-вал, напротив, через некоторое время те, в ком он нуждался, начинали заис-кивать перед ним.
В детстве, с дедом Фёдо-ром Титовым, - заметил Есенин. У него ещё баржи были, по Оке товар возили. Он мне, мальчонке, первую книжку купил, Коро-ленко. А потом мне другие книги давал читать. А потом родителям моим по-советовал меня в Москву отпустить. Замечательный, умный, щедрый чело-век. Оба не хотели ни о чём загадывать. Шла война. Оба подлежали призы-ву. Война, а потом и революция, разбросали их в разные стороны.
Хлыстов не принял советской власти. Он воевал недолго в колчаковской армии, но был ранен, скрывался долго на Урале. Эта земля полюбилась ему, привыкшему считать себя неприкаянным скитальцем. Именно здесь — думал он в году, - я проведу свою старость, а пока меня ждут Москва и Питер. В Москве Хлыстов встретил единственную любовь всей своей жизни. Романы случались у него и раньше. Женщины влюблялись в него без памяти. Темно-русый и сероглазый, внешне он походил на Великого князя Дмитрия Павловича, известного сердцееда.
Но женщины до сих пор не оставляли следа в его душе, хотя одна из них и родила ему дочь. Но тут появилась Она. Он увидел её в московском кафе «Стойло Пегаса», куда зашел пови-даться с Есениным. Тот сразу узнал земляка: - А, Виталий Сергеевич, - Есенин крепко пожал ему руку, - А я ведь пе-редал деду ваши слова.
Он все спрашивал, что же вы не приедете повидать-ся. Хлыстов недавно побывал в Кузьминском, повидался с родными. Бра-тья, слава Богу, все были живы- здоровы, отец с матерью сильно постарели и отошли от дел. Старший брат примкнул к большевикам и служил новой власти в сельсовете. Остальная семья подчинилась ему полностью.
Виталий дол-го дома не задержался. В Константиново не заехал не потому, что забыл. Слишком многие его друзья были либо расстреляны, либо примкнули к краснюкам, что означало, для Хлыстова они тоже умерли. Он боялся найти на месте Константинова одно пепелище. Стало быть, не большевик, - обрадовано подумал Хлыстов.
Ещё у нас есть книжная лавка. А вы как? Только в москательной лавке. Мы торгуем железками, это прибыльнее и безопаснее, - безрадостно подытожил Хлыстов. Действительно Хлыстов был одет по последней моде, в серый в клеточку костюм английской ткани.
